Небольшой отель в окрестностях Золотых Пляжей.
Комната ощутимо качнулась и, словно нехотя, обрела горизонтальное положение.
В какой-то cмутной тревоге я обернулась через плечо – на дверь. Но она была закрытой, как и была – и в комнате все было так, как и несколько секунд назад. Никто не таился за полупрозрачной ширмой, никого не было в тени небольшого платяного шкафа – ну а про кровать и думать нечего. Под нее не залез бы и ребенок.
Я вздохнула и опять взяла в руки иголку с вдетой в нее тончайшей золотой нитью.
Рука взметнулась в привычном движении, тонкий серебряный штрих иглы окунулся на секунду в золото солнечных полос, прорывающихся сквозь полузатворенные створки окон, и хищно вонзился в сине-серый шелк кимоно. Раз, два, три...
Уже прошло несколько недель с момента моего бегства с родной планеты. Жизнь будто бы примеривалась к новой вполне размеренной колее, без танцев, без изнурительных тренировок , без наставниц и душных вечеров в дыму дорогих сигар.
Никто меня не искал, да и после такого скандала я сомневалась, что кто то бы попытался…
И кстати, я не ошиблась с выбором нового места обитания….
Раз, два, три….
Я вскрикнула от неожиданности и спешно вытащила руку из шелка – любые пятна так тяжело сходят с него.
И правда, на кончике пальца набухала алая бусинка крови.
Да что же это со мной сегодня.
Я сунула палец в рот и принялась сосредоточенно высасывать соленую кровь, а другой рукой осторожно отодвинула ткань и вдела иголку в колючий и тяжелый клубок золотых ниток. Встала, прошлась по комнате и остановилась перед окном, чуть шире отодвинув створку. Затем растворила ее совсем.
И сразу в комнату бурлящим потоком хлынул птичий гам вперемешку с голосами прохожих и чуть прохладным еще солнечным светом.
Что-то не то творилось уже несколько дней – я вдруг со всей ясностью поняла, что все занятия, бывшие для меня увлекательными, вдруг потеряли всякий толк и смысл, даже стали несколько нелепы и смешны – и вышивка, и черно-белый полет каллиграфии...
А в голове все мысли так бурлили и сливались одна с другой, что поймать их и разъединить уже не представлялось никакой возможности. Например, я точно была уверена, что вчера я выходила только в мясную лавку, а из памяти настойчивой волной поднималась какая-то шумная и дымная комната, какое-то лицо напротив, казавшееся смутно знакомым, но совсем не мне... И красные, красные росчерки на белом...
И эта волна накрывала меня с головой, и увлекала все глубже, глубже в какой-то темный омут, темный омут – где только красное на белом...
Белый, и весь в красном по краям, и красное, красное...
И ребра как копья, и сердца стук все тише, тише...
А сквозь его глухие удары - снег, колющий лицо, сквозь ощущение бесконечного одиночества, тотемом которого являлся сам этот бескрайний мир, собранный раскроенными льдинками из слова «бесконечность»...
Стоп....
Снег?
Нет, это...
Я пытаюсь оглянуться чтобы найти в комнате кого-то кроме себя... Но только собственная тень притаилась на стене.
Я запускаю пальцы в волосы и зажмуриваюсь, захлёбываясь стуком сердца.
И в мозгу бьется, стучится одна мысль
- Помогите.
Тихо нашептываю как сутру, изгибаясь то вперед то назад, в чужом, не моем теле, ясно чувствуя, как кто-то гнет меня как прибрежный тростник...
Но никто не слышит...
- Помогите!.. ПОМОГИТЕ!!!
Или не тростник? Разве тростник есть там, где солнце царь и царица от заката до рассвета, которых убьет революция ночи, едва подступят вечерние облака? Нет, его там нет... там колючая шерсть выжженной летом травы... или восковые стебли, напоенные весенними дождями... Гнутся к земле – роса такая тяжелая по утру...
И все – не выше колена...
Все – что там выше тебя – ветер...
Но...
-Кто-нибудь...
Оставь, прекрати...
А знаешь ли ты, как хороша колючая изморозь, кусающая за щеки и кончики пальцев?
Как прекрасен иней, миниатюрными кораллами прорастающий на волосах от разгоряченного дыхания?
А мороз щелкает, так щелкает – точно громче закрывающегося веера...
-Кто... кто-нибудь... - уже шепотом?
Я не удержусь, я.... я упаду.. ТУДА...
Хоть кто-нибудь...
Кто-нибудь...
-Помогите.... – но никто не услышал...
Я отрешенно следила за тем, как кто-то будто рассек девушке с моей внешностью ноги одним метким и безжалостным ударом. И она медленно, словно залипая в каждом миллиметре пространства начала опадать вниз, как сорванный осенью листок, а вокруг – набух фарфор расписных ваз, изуродовав алебастровые лица классических красавиц и грустных драконов мелкой мозаикой трещин, и весь заплакал, зарыдал слезами, пропитанными стеблями срезанных утром цветов...
И раздался треск, похожий на испуганный вздох, и она ударилась затылком о пол.
Услышала, как рядом колокольчиками звенят осколками.
Волосы пропитались...
Водой?
Веки медленно, чуть подрагивая, закрылись.
Пальцы разжались.
Все замерло в комнате.
А где-то за окном все еще царил весенний гомон птиц и стрекотня каблучков. Сквозь нее ветер бросал колючую геометрию метели, наложенную на жар, исходящий от травы в половину пятого, когда земля сама загорается от избытка солнца в венах...
_________________ Future? No, thank you.
|