Биография:


«Представь себе степь.
Нет, не поле – края, которого размываются спасительной, нежной тенью лесов.
Бескрайнее, бесконечное пространство, раскаленное солнцем, плывущее от зноя, ослепительно-желтого цвета. Почувствуй, проникнись осознанием до глубины души, что сезон дождей уже давным-давно прошел – а до следующего еще нужно дожить. Дожить, выжить, дотянуть – назови это как душе угодно. Но факт останется фактом – до воды ты доползешь, если очень сильно повезет, а если нет – увидишь ее только во сне, когда кожа уже станет похожей на наждак, а каждая мышца будет стонать от жара.
Представь, как звенит плоское лазурное небо, как хрустит почва под ногами, как ветер чертит узоры по сухой, золотой траве, как солнце, словно кислота, разъедает глаза…

Мы долго шли по этому аду. Сначала нас было четверо взрослых мужчин, – а по истечению седьмого дня, в степи осталось четверо потерявшихся детей. И если бы…
И все же, лучше не буду забегать вперед, и расскажу все по порядку.

В то время дело наше только развивалось и мы хватались за каждый заказ, который подворачивался под руку. Сейчас я бы даже не стал задумываться перед отказом – но тогда пятьдесят тысяч казались мне почти сказочным, баснословным богатством. Нас в то время было четверо – я, близнецы – неугомонный Тин и более рассудительный Джар, и вечно взъерошенный Коттон. Вчетвером мы и отправились на седьмую свою охоту – за шкурами степных пум, на Фелакэт.
Сит знает – почему мы отправились именно туда – ведь эти кошки обитают не только там.. Но почему-то мы выбрали именно эту, малоизученную и дикую планету. Решение это в последствии оказалось судьбоносным.

Итак, мы прилетели туда, на нашем старом потрепанном корыте – и, в не очень дружелюбно настроенном к пришельцам городе N, нашли местного жителя, который, после длительных уговоров и хорошего вознаграждения, согласился таки вести нас по степи. Следуя советам нашего проводника по провианту и снаряжению, мы двинулись в путь.

Помню, что от одного только взгляда на это огромное море золота, замершего под бесконечно высоким, без единого облачка небом, меня бросило в дрожь. Мы с ребятами привыкли бродить в лесах, путаться в лианах, тонуть в болотах – к чему угодно – но только не к пути по не сдерживаемому ничем огромному открытому пространству. В первое время, пока мы немного не попривыкли к блужданию в высокой траве, любое движение, любой резкий, непонятный звук здорово пугал мой небольшой отряд.
Меня же мучило не столько новое окружение, сколько непонятное саднящее чувство – словно за мной следят чьи-то глаза. Куда бы я ни поворачивался, в какую бы сторону не смотрел – тяжесть чужого внимания и присутствия давила мне на плечи, пригибая меня к земле. Я не понимал, откуда идет этот взгляд, не мог представить даже примерно его обладателя – но мне казалось, что каждое мое движение, каждый мой вдох не пропускают и тщательно запоминают чьи-то холодные, безжалостные глаза…

Первые три дня мы шли без приключений. Наш проводник – суровый худощавый фелакэтиец лет сорока пяти, Уаллау*, уверенно вел нас вперед, не сверяясь ни с чем, кроме звезд по ночам и положению солнца днем. Мы редко делали привалы, редко разговаривали – присутствие этого странного аборигена и молчание степи подействовало даже на шумного и вечно вопящего Тина. По началу наш проводник был совсем неразговорчив, и во время привала ронял едва ли десяток слов на неплохом, к слову сказать, Основном, но потом, отведав диковинный для него напиток, кореллианский виски, рассказал нам несколько историй о своем народе и обычаях этого неприветливого края.

* Huallauh – (науатль., ацтекск.) «отправляется в путь».

Хорошо помню, как я смотрел лицо в Уаллау, которое во время привалов становилось почти человеческим, сквозь оранжевые языки костра, и слушал о быте, традициях и ритуалах местных племен. Конечно, я изучал кое-какие данные о планете, перед тем как начать наше путешествие, но все они были слишком скупыми и краткими, а кое-что казалось и вовсе выдумкой. Но рассказы местного жителя показались мне более достоверными, чем все, что я ранее знал об этом месте. Я не стану приводить все, о чем нам рассказывал фелакэтиец, но несколько фактов, которые я опишу, по моему мнению, достойны внимания.

Начну с того, что очень немногие фелакэтийцы покидают пределы своей родины – именно поэтому о них известно не так уж много. Этот скрытный, неразговорчивый народ ведет очень закрытый образ жизни – и я понимаю их. Суровые условия и кочевой образ жизни большой части населения не располагают к особому гостеприимству и дружелюбию… Но, думаю, что не только это препятствует их связям с внешним миром. Их и остальное цивилизованное общество нашей Галактики разделяет вероисповедание фелакэтийцев, и некоторые их антропологические особенности. Если первое – приемлемо и является нормой для, скажем так, ранней цивилизации, то последнее – поражает воображение: аборигены способны изменять свой облик под воздействием стресса (более молодые и неопытные особи) или собственному желанию из почти человеческого – в звериный. При переходе из одной формы в другую разительно изменяется так же и сознание фелакэтийца – но об этом я узнал, к сожалению, гораздо позднее. Уаллау не столько доверял нам тогда, чтобы посвящать нас в такие подробности…
Что же касается вероисповедания – фелакэтийцы являются язычниками. И неотъемлемой частью их религии является жертвоприношение. Эта раса, раса воинов и непревзойденных охотников, которая могла бы составить конкуренцию в своем искусстве даже ногри, верила в ритуальные убийства, дань крови и зов предков. На планете – в определенные праздники даже проводились массовые жертвоприношения, и когда я, с замиранием сердца просил – кого же приносят в жертву, Уаллау спокойно ответил, что жертвами становятся специально отобранные добровольцы или… Но тут он остановился, и перескочил на другую тему, а когда я снова пытался навести его на интересующий меня вопрос, фелакэтиец просто отмалчивался.

В последующие два дня, пока мы шли до места нашей охоты, Уаллау еще не раз радовал нас рассказами и сказками своего народа, но почему-то после известий о жертвоприношениях, я перестал желать встречи с кочевниками, о которой мечтал ранее. Возможно, это было достаточно глупо – ведь уже давно, по словам Уаллау, прошли те времена, когда Степь раздирали кровопролитные войны между племенами, но мне, признаюсь, было еще более не по себе, чем в начале нашего пути, а взгляд буравящий мою спину, стал откровенно зловещим. Я даже поделился своими опасениями с Уаллау – но он только улыбнулся и, дернув ухом, тихо и значительно сказал одно только слово – Степь.

Утро шестого дня было более прохладным, чем все предыдущие – температура и погода (на небе показались облака, которые иногда закрывали солнце) очень подходили для хорошего марш броска, и Уаллау сразу предупредил нас что сегодня, вместо трех привалов будет только один – но зато у реки. Мысль о воде здорово нас воодушевила и мы, оживившись, начали болтать даже по дороге. И то, что мы расслабились и почувствовали себя на одно мгновение чуть ли не хозяевами положения, сыграло с нами очень дурную шутку…

Мы дошли до реки. Вода в ней была такая холодная и чистая, что звенела, как лед. Я помню, как Тин, сбросив сапоги, принялся носиться по этому неглубокому ручью. Я помню его лицо, я помню светящиеся радостью глаза – и понимаю его. Он бегал босым по ослепительно сияющей воде, капли переливались в воздухе как бриллианты, и в этот миг для самого себя, он был центром всего этого золотого мира, заключенного в эмаль лазурного неба…
И то, что в тот миг он был так открыт и счастлив одновременно и сглаживает и усиливает мою горечь.
В тот момент, когда он вышел из воды и прошелся босиком по примятой нами траве, его ужалила крохотная змейка. Через несколько часов он вопил, молотя головой землю, и выворачивал свои суставы, пытаясь вырваться из наших рук. В уголках его рта собиралась белая пена, которую я не успевал вытирать, глаза закатились - и на нас смотрели белки, с налившимися капиллярными сосудами… Еще через час, под странные гортанные крики Уаллау, он затих, так и не узнав, что помощь, о которой я орал в пустоту Степи срывающимся голосом, все таки пришла.


Как оказалось, не мои вопли привлекли кочевников – а странный клич, которым, Уаллау привлекал собратьев. Я мог бы орать там до посинения от боли или ужаса – и меня бы даже не добили. Но крик брата значил многое для фелакэтийцев, и к нам пришли. Вопреки обычаям, по просьбе Уаллау нас пустили прямо к стоянке кочевников. Я плохо помню наше знакомство с кочевниками. Я плохо помню первый день, проведенный там… Первым четким моим воспоминанием после смерти Тина, стала она…

Я помню первый наш более-менее длинный разговор - в остальные разы мне удавалось перекинуться с ней лишь несколькими словами, да и то, вскользь. Сейчас она внимательно слушала меня, чуть наклонив голову набок, все время молчала, и, почти не мигая, смотрела мне в глаза. И я, почему-то смущаясь этого взгляда, все время сбивался в своем рассказе о наших путешествиях и о мире за пределами Степи. В какой-то момент она остановила меня. Не жестом, не словом.. Я просто понял, что мне нужно замолчать, что она сейчас скажет что-то такое, что перевернет всю мою жизнь.
И она сказала всего три слова, и мир упал к моим ногам.
Она сделала меня королем и властелином всего сущего – она наполнила мое сердце счастьем, которое заглушило на время режущую печаль по умершему другу. Она сказала три простых слова: «Забери меня. Туда.», и я в первые почувствовал жгучее удовольствие от исполнения капризов девочки, которая решила, что в мире есть что-то кроме убийства, охоты и кочевой жизни. Девочки по имени Соул Куджи, которая стала самым тяжелым моим наркотиком.

Через два дня мы, снова впятером – я, Соул, осиротевший Джар, Коттон и Уаллау, ушли из временной стоянки кочевников. А через две недели, наш корабль вместе с грузом из шкур пум взмыл в космос.


Тогда ей было восемнадцать. Она не очень хорошо знала Основной язык, что уж и говорить о письменности – но обладала неуемным желанием знать как можно больше. Видимо именно эта жажда познания и заставила ее шагнуть из привычного мира в мой. Ей было тяжело в первое время, очень тяжело. Перелеты в космосе давались ей с большим трудом, и иногда она даже просила запирать ее в грузовых отсеках – и несколько часов спустя он выходила оттуда шатаясь, вся всклокоченная но чуть более умиротворенная. Отношения с людьми она строила достаточно легко, хотя никогда не пересекала той хрупкой границы – когда хороший приятель становится другом. Мне казалось, что у нее был единственный друг – я. Что я был ее новой стаей.

Сейчас у меня, кончено, уже есть сомнения по поводу того, был ли я удостоен этого почетного звания хоть на время, а не просто принимал ее попытку заглушить страх перед неизвестным и странным, за привязанность и любовь…
Прошло несколько лет. Дела наши все время шли в гору – заказов было хоть отбавляй, и мы могли даже выбирать то, что нам больше нравится, капризничать и набивать себе цену. Увеличивалась моя команда, мы смогли позволить себе новый корабль – не в пример тому корыту. И новая прекрасная яхта носила гордое имя «Соланж» – имя, которое придумала себе моя прекрасная подруга, которой, к тому времени исполнилось двадцать лет.

За эти два года она смогла зарекомендовать себя среди нашего круга, как отличного профессионала в своем деле – она никогда не сбивалась со следа и всегда настигала свою жертву – а там уж мы вступали в бой и добивали животное, если ей не хватало на это сил. Я со своей стороны баловал ее как мог и закрывал глаза на все странности, на которые иногда жаловалась моя команда. Я их не замечал, пока сам не столкнулся с ними.

Один из подобных случаев произошел на Нар Шаддаа – в тот момент мы ждали запаздывающего заказчика, и решили снять большие апартаменты на всю нашу команду. Одни ушли повидать друзей или родных, другие просто коротали время в кантинах – так мы и остались с Соул вдвоем. Время было ранее – сумерки только-только опускались на эту сторону планеты – и мы, не придумав ничего лучше, бегали по всей квартире, ловя друг друга и хохоча.
В какой-то момент игра из простой беготни перешла в прятки – и я, притворив дверцу шкафа, сидел, и пытался не хихикать, как какой-то мальчишка. Сквозь щель двери был виден мрачный коридор, освещенный только полосами неонового света, который пробивался сквозь окна.
С нижнего этажа квартиры прозвучал ее низкий, приятный голос – «Я иду тебя искать…» Я, сделал пол шага назад и, запутавшись в одежде, которую мы развесили ранее в шкафу, вдруг испугался.
Слыша глухое, учащенное биение своего сердца, я снова выглянул в коридор, на мгновение даже забыв – что это игра, и прячусь всего лишь от Соул…
Которая, тем временем, немым силуэтом проплыла к одной из спален и так же без единого шороха отворила дверь.

«Я иду тебя искать…» Еще раз прозвучало в моей голове уже с совсем иными нотами…
Когда она зашла в комнату, я как можно тише отворил дверь моего убежища и проскользнул в коридор. Несколько шагов – и я миновал дверь, за которой скрылась Соул, и, пролетев лестницу едва касаясь ступеней, укрылся в густой тени одной из декоративных стенных панелей. Этот угол не был виден с лестницы, и я был уверен, что она не слышала, как я спустился вниз.
Тишина.
Стук сердца.
Иллюзия того, что я слышу чужие движения, чужое дыхание…
На самом деле в доме стоит абсолютная тишина.
Рука касается моей руки…
Нашла.
Ее лицо было наполовину скрыто тенью – вторая половина матово освещена голубоватым светом. Она молчала. В ее глазах, в двух тлеющих оранжевых угольках, не было ничего мне знакомого, ни единого родного уголка, ни одного воспоминания…
Это были глаза существа из далекого прошлого, в котором жизнь отдавалась за дождь или за новый рассвет, и в них был только Голод, который невозможно заглушить и интерес – какого цвета моя кровь? Может, раз я ее люблю, она чуть слаще, чем обычно?
Звериный голод, почти детское любопытство и.. Пустота.

Так страшно, как мне было тогда, когда я смотрел, как сменились ее нежные черты на почти звериную маску, мне не было больше никогда.
Сначала я закричал, а потом, когда крик перешел в глухой, болезненный стон, я притянул к себе это чужое создание. Я помню, что я шептал ей, что мы больше никогда не будем охотиться, что мы никогда больше не будем играть в прятки, что она больше никогда не прикоснется к той страшной пустоте…
А через несколько дней она ушла.


Она забрала некоторые свои вещи, оставила мне все мои подарки, и, пока я сидел с другом в кантине неподалеку, ушла. Сидя в опустевшей комнате, я думал о том, что она, наверное, даже проходила мимо дверей кантины, волоча свою сумку, а я об этом не знал. Совсем. Не чувствовал, что именно в этот момент она покидает меня навсегда.
Я не буду вдаваться в подробности о том как я метался, не находя себе места, о том как я переворачивал все вверх дном, как покупал любой слух за баснословные деньги…
Шло время, и в конце концов я знал почти обо всех ее передвижениях. Я отставал от нее на несколько дней, я мог догнать ее, я почти чувствовал ее дыхание, ее тень…

В конце концов, после недолгих скитаний она оказалась у моего конкурента, Дэскейна. Ты прекрасно поймешь чувства, которые я испытал тогда. Она улетела с ним, внезапно перехватившим очень неплохой контракт, который как раз должен был достаться нам. Да, старик, она продала меня с потрохами. Чуть позже я размышлял - почему же она сделала это? И все чаще я с горечью думал о том, что я был слишком слабым для того, чтобы быть ее стаей. Я слишком любил ее, я слишком открылся - а она в тот момент не могла это оценить. Это страшно, это не понятно для тебя или меня, или любого другого человека – но я только спустя несколько лет осознал, что увез не просто девушку, не просто создание с прекрасными солнечными глазами – я увез с Фелакэт нечто такое, с чем не смог справиться, что не смог приручить. Я увез оттуда зверя, для которого свобода и любопытство оказались сильнее, чем любые чувства, любые увещевания… И она вырвалась из клетки, которую я невольно начал возводить, и упорхнула от меня…

Потом, еще три года, она была с Дэскейном, а я все это время собирал слухи о ней. Не знаю. Возможно, мое желание хоть как-то, пусть даже косвенно участвовать в ее жизни, переросло в навязчивую идею – но для меня это было не важно. Я не задумывался над этим.
Итак, что я знал? Она путешествовала с отрядом Дэскейна, и пусть он не был особо удачливым командиром, их группа всегда была на неплохом счету на нашем рынке. Что меня особо радовало – я ни разу не получал сведений о том, что Соул была близка с Дэскейном. Но, конечно, я не смел тешить себя мыслью о том, что это было как-то связано со мной…

Из моей истории может сложиться обманчивое впечатление, что за все три года пока Соул не было со мной рядом, я сидел на одном месте и ждал новой информации о ней. Но это совсем не так. Я тоже старался развивать наш бизнес – и теперь, вместо одного отряда летало три корабля. Это требовало больших затрат, и я решил посвятить себя связям с заказчиками, и стал меньше участвовать в «боевых» вылетах. Как-то раз, находясь на Кореллии, я заглянул к своему старейшему другу – врачу по имени Лиам Ниото.
Сидя в его кабинете, стилизованном под классический стиль, мы грелись у камина и, попивая отличный виски, разговаривали обо всем, что успело приключиться с нами с момента нашей последней встречи. Слово за слово – и мы перешли на болезненную для меня тему.
- Так ты больше и не видел ее с тех пор?
- Нет. Думаю, даже, что это к лучшему…
Повисла пауза. Я с горечью смотрел в бокал, стараясь расслышать, как в нем звенят кубики льда, и не сразу заметил, что Лиам уже долго пристально смотрит на меня.
- Ты что-то хочешь сказать мне?
- Она была здесь, Роланд. Не так давно. – Лиам попытался удержать меня на месте, но я все же вскочил и начал кругами ходить по комнате, бросая иногда злобные взгляды на моего ни в чем неповинного друга, как будто он… И она…
- Успокойся, черт тебя дери. И сядь на место. Я не скажу тебе ничего, пока ты не сядешь.
Сделав еще один круг, я заставил себя опуститься в кресло.
Лиам кивнул и, помолчав немного, продолжил.
- Ты ведь сам познакомил нас. Не помню, в каком это году было? – заметив, что с моей стороны поддержки не дождаться, Лиам махнул рукой. - Ну не важно. Тогда вы с Соул забросили нам сюда Коттона – его здорово поколошматила какая-то очередная ваша тварь и мы практически пришивали ему руку... Так вот… Соул видимо был нужен кто-то знакомый. Ведь ее проблема была куда более… Неприятного характера, как мне кажется.. В общем… Я не знаю, какой для тебя будет сейчас эта новость – дурной или хорошей… Но она умирает, Роланд.

Я все еще сидел в своем кресле, но мне казалось что последующие слова Лиама доносились до меня откуда-то издалека… С другой звезды? Может быть. Мне казалось, что он говорил целую вечность, и в то же время быстро, слишком быстро – чтобы говорить о ее смерти. Как будто скорость, с которой он мне об этом рассказывал, отнимала крупицы оставшихся ей дней, как будто он был слишком неуважителен к такой хрупкой и прекрасной материи как ее жизнь…

Все сводилось к тому, что она, видимо в одном из путешествий, подцепила что-то вроде вируса. Это могла быть и простая человеческая лихорадка, в ее теле мутировавшая в страшную, жестокую болезнь, да все что угодно – фелакэтианцы были слишком мало изученным народом, чтобы можно было ставить какие-то определенные диагнозы, и в ее случае врачам нужно было поднять огромную целину – изучить сначала саму ее природу, а потом долго, мучительно долго подбирать лекарство… А вот времени… Времени как раз и не было.
А потом сам Лиам вскочил, и начал расхаживать по моему маршруту, в задумчивости прижав стакан с виски к подбородку.
- Вся проблема в том что мы нашли выход из этой ситуации, понимаешь, Роланд? Нет, мы не нашли лекарство – но оно бы обязательно появилось в перспективе, я уверен! Послушай, ты ведь ,конечно, знаешь, что она может принимать животную форму? И пусть меняется рассудок, пусть личность практически полностью вытесняется зверем – но это ведь все-таки была бы Соланж! И в этой форме, мы изучили – мы все проверили тысячу раз! Болезнь затормаживает свое развитие. Ты понимаешь? Она могла бы жить здесь, ей бы все предоставили, и я уверен в том, что даже если бы этот подонок, Дискэйн, отказался бы спонсировать ее лечение – то это сделал бы ты! Но… – страстный, уверенный голос Лиама вдруг стал гораздо тише, чем треск поленьев в камине. – Она отказалась. И просто … Ушла.


От нашего разговора с Лиамом и к моменту написания этого письма прошло около двух недель. Знаешь, его слова до сих пор звучат в моей голове. Я не могу уже их различить – я слышу только постоянную вибрацию его голоса, я чувствую ужас, который с того момента нисколько не утих, и, словно камни, отдельно падающие слова – она умирает, она ушла…
Она снова ушла.
Я, думаю, что я могу понять ее поступок – она слишком дорожит своим рассудком, самой собою, чтобы отдать себя Зверю, который живет в ней, пускай и ценой своей жизни. Возможно, этот же Зверь стал причиной, почему она покинула меня… Возможно, когда она поймала меня в сумерках на Нар Шаддаа, сильнее испугался не я, может быть, на самом деле, испугалась она…
Я могу понять все это – но не могу принять. Нет, это слишком страшно для меня – ведь я всего лишь человек…


Вот и все, друг мой. Ты интересовался тем, что же меня так волновало все эти годы – и теперь ты знаешь все – от начала до конца. Возможно, ты осудишь нас – меня, за излишнюю чувствительность, которую ты, возможно сочтешь недостойной, навязчивость, которая теперь мне самому видится предосудительной… Или Соланж, за ее поступки…
Но вспомни так же – что каждый из нас уже поплатился за совершенные ошибки.

Roland K.»



Человек набрал в графе получателя адрес и, когда письмо было отправлено, откинулся на траву. На многие, многие мили вокруг него раскинулась стонущая от ветра Степь. В этот раз Роланд был один.
Когда он уже почти задремал, тихо прозвенел передатчик, оповещая своего обладателя о том, что кто-то хочет говорить с ним. Нехотя он снова поднял компьютер…
И слушая далекий голос, проходящий сквозь сотни световых лет, перед Роландом проносились тысячи картин за одно только мгновение.
Не важно, о чем они говорили в тот день с Соланж.
Не важно даже встретились ли они когда-либо снова или нет.
Важно только то, что снова откинувшись на траву, человек в первый раз за свою взрослую жизнь заплакал. И здесь, как и пять лет назад, – судьба одновременно и сглаживала и усиливала его горечь.
А дождь, хлынувший с небес…
Нет. Просто представь себе степь, которая наконец-то дождалась дождя.






Имя: Соул («Соланж») Куджи
(не имеет ничего против сокращённого – Сол.)

Раса: Felacatian

Родная планета: Felacat

Возраст: 25

Внешность: У Соул большие светлые оранжево-желтые глаза. Взгляд очень внимательный, по привычке подмечающий любое движение. Зрачок вертикальный. Моргает она очень редко и достаточно медленно, будто лениво. Брови достаточно «агрессивные», чуть поднятые.
Нос тонкий, губы полные, верхняя губа больше нижней.
Улыбается она достаточно редко, поэтому увеличенные, острые клыки сразу не заметны.
Бархатная, совсем короткая светлая шерстка золотистого цвета с более темными по тону пятнышками покрывает кожу на руках, спине и ногах. На скулах и носу еле заметные веснушки.
Является счастливой обладательницей длинного хвоста. Кончик хвоста, как и ушей - белый. Волосы – очень светлые, коротко подстриженные. Длинная челка.
Фигура у Соул стройная и изящная. Тело очень гибкое, сильное. Движения полны характерной кошачьей грации и плавности. Рост - сто семьдесят три сантиметра.
На руках – когти, которые она может немного втянуть, из-за чего подушечки пальцев немного утолщены.

Характер: Упряма, не будет отступаться от убеждений. Способна на решительные действия и не редко предпринимает «крайние меры». Склонна к одиночеству среди людей, но в глубине души испытывает потребность в собственной «стае», состоящей из тех, кому она могла бы довериться. Но, в связи с особенностями своей расы – побаивается сходиться с людьми, так как считает их крайне уязвимыми (особенно в те моменты, когда она из-за какой либо стрессовой ситуации может начать терять контроль над собой). Этот страх сделал ее достаточно молчаливой и замкнутой – Соланж никогда не станет рассказывать первому встречному историю своей жизни.
Она умна (старается не отставать от окружающих и, хоть и с трудом, изучает потихоньку все, с чем сталкивается), сообразительна и крайне любопытна. Любопытство это, как подмечал Роланд, имеет иногда крайне странные формы и проявления, особенно, когда Куджи приближается по той или иной причине к своей животной форме.
Жестока. Жестокость, которую она не считает предосудительной (скорее всего из-за некоторых обычаев ее народа) вместе с врожденным любопытством являет собой крайне гремучую смесь, особенно если учесть еще одну ее черту – Соланж склонна увлекаться процессом – будь то дегустация новой еды или свежевание пойманного зверя.

Одежда:
Обычно это узкие удобные темные штаны, иногда с юбкой со множеством скрытых карманов сверху; высокие, удобные сапоги, короткая майка и толстая кожаная куртка с капюшоном. Сумка со сменной одеждой.

Имущество:
- IR-5 blaster pistol 6 000 кр
- Два небольших когтеобразных ножа - керамбита - 500 кр
- Comlink 50 кр
- Pocket Computer 100 кр
- Survival Pack 200 кр
- Medpac (2) 200 кр
- Medical Diagnostic Scanner 75 кр
- Detonite х5 - 100 кр
- десять ампул адреналина - 250 кр

2525 кр

Навыки:
Ранг I
- Скрытное передвижение - ранг II

Дополнение:
1. Соул пока не может контролировать свои превращения, поэтому когда она чувствует что приступ, связанный с ее болезнью, неизбежен, она провоцирует организм, используя адреналин.
2. В животной форме Суол представляет собой крупного и сильного хищника семейства кошачьих. Длинна тела – 160 см без хвоста, хвост – 50 см. Вес – 90 кг. Высота в холке – 70 см. Очень крупные верхние клыки. На спине – 7 острых шипов.
Окрас – темно-коричневый с крупными черными пятнами.
3. При развитии персонажа животная форма особо не меняется, только становится более контролируемой; появляется возможность перевоплощаться по собственному желанию без внешних причин.

Пропустил Коул